В развитии локальной экономики земля — не самое важное. Самая большая проблема это собрать несколько десятков или сотен человек, которые создадут понимание, как мы будем зарабатывать. Создадут настолько слаженный и проработанный механизм, работающий на внутренний рынок и охваченный внутренними взаимосвязями, что он потеснит привозную продукцию.
Одним из стимулов развития территории является осведомленность населения в том, что покупая местные товары вы обеспечиваете работой всех живущих тут людей.
Пока мы существуем поодиночке и пытаемся покидать мегаполисы маленькими группами, вы ни чем не можете управлять. А если мы создаем что-то напоминающее корпорацию и можем управлять потребительским выбором жителей города или села, то выясняется, что мы можем управлять в принципе не маленькими деньгами.
Местный рынок начинается с объединения местных жителей порядка ста тысяч человек. Сто тысяч, даже если это люди, живущие на зарплату 100 гривен в день, это не много ни мало 3,5 миллиарда в год. Даже если вы сможете освоить часть этих денег благодаря местной экономике, то это достаточно много.
Но пока вы этого сделать не сможете, пока не управляете информационными потоками.
Надо научиться управлять выбором. Если мы можем управлять коллективным выбором 100 человек, то мы будем устойчиво развиваться.
Давайте не будем ставить задачу конкурировать товарами, давайте убедим людей коллективно взаимодействовать на постройке забора. Давайте будем убеждать людей коллективно взаимодействовать в решении каких-то насущных, но не очень сложных задач. Нельзя сразу построить очень большую систему.
Но если в двух словах сказать, то мы можем говорить о развитии сельской местности как о территории, на которой есть несколько сотен маленьких производств, сосуществующих как цепочки, продающие друг другу разные товары и услуги. За счет этого увеличивающего внутренний оборот и увеличивающего долю внутреннего продукта.
Нельзя говорить об этом как о быстром процессе. Но если мы сможем получить один процент рынка, значит, мы можем получить и 10%. Если у вас будет один процент местного рынка, значит, у вас будет достаточно денег чтобы активно развиваться.
Но это предполагает развитые социальные связи, которых сегодня нет. Это предполагает понимание того, что надо покупать товары только у своих, у местных производителей. В Америке, это многомиллионное движение, которое называется buy loсal, покупай местное. Еда может быть только местной — это говорит президент. Все что является не местным, не является едой. Это какой-то консервант, это какая-то химическая субстанция, которая, как правило, несет в себе угрозу.
Есть много миллиардные корпорации, которые подготавливают продажу всего этого и есть мощнейшее движение, которое говорит — покупай местное. Покупай местное это не просто идеология. Покупай местное это не просто рабочие места для тебя и твоих детей. Покупай местное это почти религия для миллионов людей.
У нас ничего этого нет. У нас вообще нет ничего, на что мы можем сегодня опираться. Но если у нас есть, хотя бы несколько тысяч человек, которые сложили свои усилия, то у нас есть будущее. Я думаю, что основные силы, которые у нас есть, это люди, живущие в городах.
Люди, которые живут в районах или в деревнях это люди, которые просто пожилые. Это очень хорошие люди. Это очень замечательные люди. Но им очень не просто изменить свое решение. Им очень сложно понять, что такое современная цивилизация. И они живут точно так же, как 50-100 лет назад.
Их дети и внуки уехали. Многие из них делают карьеру или занимаются бизнесом в мегаполисе. Но многие помогли, если бы была сеть или работающий проект. Когда возникает очаг, его можно назвать ТОС, сразу возникает возможность создавать связи.
Сегодня нас может спасти только несколько сотен маленьких производств, которые расположены в глубинке и связанных местными деньгами. И ваша задача их создать. Их никто не видит. Их никто не хочет. Мелкий бизнес разделен, каждый сам поодиночке. И это замкнутый круг.
Вот пришла какая-то сила несколько десятков горожан, которые хотят переселиться. Я не буду сейчас говорить об идеологии переселения, которую сейчас я вижу. Там очень много подводных камней и заложенных угроз в самих базовых посылах.
Но я очень ценю и уважаю, тот героизм, и тот подвижнический труд тех людей, которые это делают. Потому что их опыт в любом случае очень ценен, даже, если этот опыт очень тяжелый. И у нас с вами нет ни какого другого выхода, кроме, как колонизировать свою страну обратно, чтобы жить на своей родине. Нужны городские, именно городские, люди с новым мышлением, с новыми силами, с новыми взглядами, с новыми экономическими проектами. Я очень надеюсь, что наши встречи будут постоянными, чтобы мы могли создать такие проекты и воплотить, а это большой труд.
По поводу технологий. Китай сохраняет свои тысячелетние традиции и умудряется их транслировать, но при этом Китай создал мощнейшую систему заимствования знаний. Если мы пытаемся сами изобретать, то мы тратим большое количество сил и времени, а его у нас нет.
Если мы увидим, как пытаются в других странах решать свои проблемы, то мы понимаем, как мы это можем сделать. Совершенно не обязательно, что мы это будем делать так же как в других странах, но надо видеть параллель, это очень важно. И нам, когда мы говорим о развитии локальности совершенно не возможно не опираться на тот гигантский мировой опыт, который есть, а у нас его нет.
Катастрофа в том, что у нас в головах руководителей не существует понятий. Их нельзя назвать, нет терминов. Обама стал президентом США, после какого-то количества разных компаний, но начал он с того, что был комьюнити органайзером (community organizer) в Чикаго.
Его нанял фонд развития местных сообществ Чикаго, и он несколько лет проработал комьюнити органайзером (community organizer). Так вот, когда, я купил книжку Деджефри Обамы, выясняется, что нет способов назвать это, перевод на русский язык чудовищный. Перевод термина community organizer будет такой — общественный организатор. Кто это такой этот общественный организатор? Чем он занимается? Это кто, такой странный человек, типа массовика затейника.
Как вариант перевода это — агент изменений. Власть понимает, что она не может сама изменять, если власть начинает сама изменять, начинается крах. Власть должна быть стабильной, она должна принимать изменения, которые успешны и им содействовать.
Тогда эти изменения должен кто-то создавать. Мы говорим, что бизнес должен создавать изменения. На деле получается, что один бизнес пришел и всех выгнал. Очень хорошее изменение. Пришли сети. Подавили весь мелкий бизнес. Заняли территорию. Продавили и проло,бировали законодательство, которое называется антимонопольным. Таким, что их ни кто и никогда не обвинит, что они монополисты. Потому что четыре крупных сети разделят территорию области между собой и ни один из них не будет монополистом. Ни кого кроме них не будет. Все будет по закону и все будет замечательно.
Кто сможет объяснить, включить, научить? То с чем все носятся. И спрашивают как? Это технологии. Этому учат. Это должны быть люди с психологическим образованием. Это должны быть люди с методическим и экономическим образованием, которые понимают, что такое власть? Власть на самом деле это дубинка. И все. Власть отличается от не власти тем, что она может наказать за неисполнение своих законов. Она может хорошо делать одну вещь наказывать.
Все остальное власть делает хуже, чем не власть. У нас гигантское тотальное представление, что только власть. И как научить этих людей? Как их втянуть? Как доказать, что ты же сам можешь?
В Америке 15 тысяч агентств развития. 15 тысяч! Десятки тысяч фондов. Частных. Коммунальных. Корпоративных. Самых разных. Не говоря о таких крупных фондах, как Макартура, Карнеги, Форда, Мотта, Карлайла, Майкрософт и так далее. Всех трудно перечислить их тысячи. У них крупнейшие многомиллионные программы.
У нас нет ни чего вообще. Я очень прошу вас рассказать о своих проектах.
И если их собрать хотя бы десятками, то можно поделиться друг с другом, это очень важно сейчас. Когда мы говорим, что будем сейчас что-то конструировать, нам надо иметь эти кирпичики, из которых можно сложить местную экономику.
Но в маленьком городе, в котором я работаю, люди не хотят рассуждать. Им не интересны модели. Они не хотят говорить ни о чем, кроме, конкретного дела. Они говорят: «Скажите, что нам делать, конкретно и ясно? Мы не хотим рассуждать, мы хотим что-то делать и хорошо жить».
Поэтому нужны примеры и эти примеры должны быть в первую очередь не об управлении, не об информационном пространстве, это другая жизнь. Надо прийти с конкретными земными примерами маленьких производств. Это нужно показать и главам районов.
Сегодня деревня не может быть только сельскохозяйственной это надо понять. Если вы являетесь сельскохозяйственной территорией, вы будете бедными, потому что вы являетесь производителем сырья. А сырье имеет ножницы. Если его мало, то оно не приносит прибыли, потому что его мало. А если его много, оно не приносит прибыли, потому что оно тут же дешевеет. И основную прибыль получают переработчики.
Если мы говорим об идеальной модели, тогда мы возвращаемся в ситуацию конца 19 века. Тогда большая часть товара, которая потреблялась жителями того или иного уезда, производились внутри этого уезда или соседних территорий и были формы обмена между этими территориями.
Если эту модель восстановить, тогда мы способны конкурировать с китайцами, но только на своей территории.
Когда начинается превращение людей в отдельные единицы, сразу же начинается работа над тем, что надо помочь этим людям объединяться. Это две тенденции, которые борются. И в 30-е годы, когда капитализм начинает трещать, в Америке понимают, что надо преодолевать последствия капитализма с помощью работы community.
И выход из депрессии должен начаться именно благодаря community. На русском языке об этом ни чего не написано. Когда капитализм начинает совсем трещать в 60-е годы президент Кенеди пытается, что-то сделать. Месяц назад исполнилось ровно 50 лет со дня убийства президента Кенеди. Кенеди успел сделать несколько вещей. Он провел гигантскую работу по оценке того, что такое нищета в Америке. Его программа, которая называлась fight poverty, борьба с нищетой. Для подготовки этой программы были подключены лучшие специалисты не только в Америке, но и в Европе.
Тогда стало понятно, что человека можно менять. Можно менять модели поведения людей, но для этого надо, чтобы люди самоопределились. Например, индейцы, почему индейцы плохие, почему Марк Твен описывает индейца как убийцу и алкоголика. Потому что человек потерял свой образ жизни.
Для начала надо что-то сделать с этими людьми. Надо сделать что-то, чтобы они перестали быть бедными. Для этого они должны научиться думать как богатые. Они должны идентифицировать себя как людей, от которых что-то зависит.
Они должны быть частью мы, которые могут улучшить свою жизнь. Большая часть людей, с которыми я сталкиваюсь, считает, что они ни чего не могут. Они крайне агрессивны, потому что они обижены. Обижены на государство. Обижены еще на кого-то. Потому что им плохо, потому что у них ни чего нет.
То, что было раньше ушло, закончилось, рухнуло. Но они помнят, что у них все было, у нас был пансионат, у нас чистили дороги, у нас было сельское хозяйство.
Они не понимают, что сегодня этого уже ничего нет, и нам это никто не даст.
Но если кто-то попытается этим людям сказать, что вы же можете это сами сделать. Ответ на это крайняя агрессия. Как это сами? Что вы такое говорите? И этот человек будет виноват еще больше, виноват во всех грехах.
Если находятся люди, которые могут что-то сделать. Если к этим людям приходят другие люди, которые могут их капитализировать, то в дальнейшем выясняется, что любая территория это 6 типов капиталов, которые надо объединить. Если у вас нет финансового капитала, то у вас остается еще пять, которые можно использовать. Каждый вид капитала можно переводить один в другой. Начинается все со связей между людьми.
Дом строили сообща за несколько дней. Это работало лучше финансового капитала, потому что это человеческий и нравственный капитал. Это базовый капитал. Доверие это самый важный капитал.
Сегодня этот капитал позволяет существовать банкам. Если доверия к банку нет он исчезает. Доверие это не материальный актив. Если на территории нет доверия, нет норм, нет социальных связей и так далее, то территория погибает для местных жителей.
И вот тогда выясняется, что мы сегодня находимся в режиме, в котором есть огромная территория, на которой есть огромное количество ресурсов, и не смотря на это эта территория пустеет, на которой не возможно воспроизводство жизни в прежнем режиме.
И есть встречное движение, есть несколько миллионов человек, живущих в городах, которые хотят жить в деревне или в малом городе. Причем, многие горожане с радостью завтра уехали бы в деревню, но они не представляют, как они там будут существовать. на сколько они будут обеспечены работой, какое будущее будет у их детей, как они могут взаимодействовать с местными жителями и властью. И начать рядом с ними жить. Потому что это две разные планеты: город и деревня. На этих планетах разное представление о жизни. Те горожане, которые приедут в деревню, будут, прежде всего, врагами для местных, это не фашисты, конечно, но оккупанты или захватчики это точно.
